ТИШИНА

Притча



Горные вершины дремлют;

В долинах, утесах и пещерах тишина.

Алкман



- Внемли мне, - молвил Демон, возлагая мне руку на голову. - Край, о

котором я повествую, - унылый край в Ливии, на берегах реки Заиры, и нет

там ни покоя, ни тишины.

Воды реки болезненно-шафранового цвета; и они не струятся к морю, но

всегда и всегда вздымаются, бурно и судорожно, под алым оком солнца. На

многие мили по обеим сторонам илистого русла реки тянутся бледные заросли

гигантских водяных лилий. Они вздыхают в безлюдье, и тянут к небу длинные,

мертвенные шеи, и вечно кивают друг другу. И от них исходит неясный ропот,

подобный шуму подземных вод. И они вздыхают.

Но есть граница их владениям - ужасный, темный, высокий лес. Там,

наподобие волн у Гебридских островов, непрестанно колышется низкий

кустарник. Но нет ветра в небесах. И высокие первобытные деревья вечно

качаются с могучим шумом и грохотом. И с их уходящих ввысь вершин

постоянно, одна за другою, надают капли росы. И у корней извиваются в

непокойной дремоте странные ядовитые цветы. И над головою, громко гудя,

вечно стремятся на запад серые тучи, пока не перекатятся, подобно

водопаду, за огненную стену горизонта. Но нет ветра в небесах. И по

берегам реки Заиры нет ни покоя, ни тишины.

Была ночь, и падал дождь; и, падая, то был дождь, но, упав, то была

кровь. И я стоял в трясине среди высоких лилий, и дождь падал мне на

голову - и лилии кивали друг другу и вздыхали в торжественном запустении.

И мгновенно сквозь прозрачный мертвенный туман поднялась багровая

луна.

И взор мой упал на громадный серый прибрежный утес, озаренный светом

луны. И утес был сер, мертвен, высок, - и утес был сер. На нем были

высечены письмена. И по трясине, поросшей водяными лилиями, я подошел к

самому берегу, дабы прочитать письмена, высеченные на камне. Но я не мог

их постичь. И я возвращался в трясину, когда еще багровей засияла луна, и

я повернулся и вновь посмотрел на утес и на письмена, и письмена гласили:

запустение.

И я посмотрел наверх, и на краю утеса стоял человек; и я укрылся в

водяных лилиях, дабы узнать его поступки. И человек был высок и величав и

завернут от плеч до ступней в тогу Древнего Рима. И очертания его фигуры

были неясны - но лик его был ликом божества; и ризы ночи, тумана, луны и

росы не скрыли черт его лица. И чело его было высоко от многих дум, и взор

его был безумен от многих забот; и в немногих бороздах его ланит я прочел

повествование о скорби, усталости, отвращении к роду людскому и жажде

уединения.

И человек сел на скалу и склонил голову на руку и смотрел на

запустение. Он смотрел на низкий непокойный кустарник, и на высокие

первобытные деревья, и на полные гула небеса, и на багровую луну. И я

затаился в сени водяных лилий и следил за человеком. И человек дрожал в

уединении; но убывала ночь, а он сидел на утесе.

И человек отвел взор от неба и взглянул на унылую реку Заиру, и на

мертвенную желтую воду, и на бледные легионы водяных лилий. И человек

внимал вздохи водяных лилий и ропот, не умолкавший среди них. И я

притаился в моем укрытии и следил за человеком. И человек дрожал в

уединении; но убывала ночь, а он сидел на утесе.

Тогда я спустился в трясину и направился по воде в глубь зарослей

водяных лилий и позвал гиппопотамов, живущих на островках среди топи. И

гиппопотамы услышали мой зов и пришли с бегемотом к подножью утеса и

рычали, громко и устрашающе, под луной. И я притаился в моем укрытии и

следил за человеком. И человек дрожал в уединении; но убывала ночь, а он

сидел на утесе.

Тогда я проклял стихии проклятием буйства; и страшная буря

разразилась на небесах, где до того не было ветра. И небо потемнело от

ярости бури - и дождь бил по голове человека - и река вышла из берегов - и

воды ее вспенились от мучений - и водяные лилии пронзительно кричали - и

деревья рушились под натиском ветра - и перекатывался гром - и

низвергалась молния - и утес был сотрясен до основания. И я притаился в

моем укрытии и следил за человеком. И человек дрожал в уединении; но

убывала ночь, а он сидел на утесе.

Тогда я разгневался и проклял проклятием тишины реку и лилии, ветер и

лес, небо и гром и вздохи водяных лилий. И они стали прокляты и затихли. И

луна перестала карабкаться ввысь по небесной тропе, и гром заглох, и

молния не сверкала, и тучи недвижно повисли, и воды вернулись в берега и

застыли, и деревья более не качались, и водяные лилии не кивали друг другу

и не вздыхали, и меж ними не слышался ропот, не слышалось и тени звука в

огромной, бескрайней пустыне. И я взглянул на письмена утеса и увидел, что

они изменились; и они гласили: тишина.

И взор мой упал на лицо человека, и лицо его было бледно от ужаса. И

он поспешно поднял голову и встал на утесе во весь рост и слушал. Но не

было ни звука в огромной бескрайней пустыне, и письмена на утесе были:

тишина. И человек затрепетал и отвернулся и кинулся прочь, так что я его

более не видел".

Да, прекрасные сказания заключены в томах Волхвов, в окованных

железом печальных томах Волхвов. Там, говорю я, чудесные летописи о Небе и

о Земле, и о могучем море, и о Джиннах, что завладели морем и землей и

высоким небом.

Много мудрого таилось и в речениях Сивилл; и священные, священные

слова были услышаны встарь под тусклой листвой, трепетавшей вокруг Додоны,

но, клянусь Аллахом, ту притчу, что поведал мне Демон, восседая рядом со

мною в тени могильного камня, я числю чудеснейшей всех! И, завершив свой

рассказ, Демон снова упал в разверстую могилу и засмеялся. И я не мог

смеяться с Демоном, и он проклял меня, потому что я не мог смеяться. И

рысь, что вечно живет в могиле, вышла и простерлась у ног Демона и

неотрывно смотрела ему в лицо.